Предлагаем вашему вниманию три истории из жизни о том, как вера помогла восстановить мир в семье, преодолеть увлечение «мистическим миром» и исцелиться от пьянства.
«Стою в алтаре, а на душе кошки скребут…».
Случай со священником на литургии. Протоиерей Димитрий Харцыз.
Был я тогда молодым, только-только сан священный принял. И довелось мне духовному отцу литургию сослужить. Все бы хорошо. Раннее утро. Воскресенье. Литургия. Вот-вот батюшка возгласит: «Благословенно Царство Отца и Сына и Святаго Духа…», вот-вот таинство претворения хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы совершится. А на душе — «кошки».
Святые еще это состояние называли «потерей душевного мира». Краем глаза смотрю, как рядом батюшка молится. Он вдруг довольно резко разворачивается в мою сторону и мне говорит: — А что, Дима, с кем поцапался? Из-за твоей дурости не хочет Господь благодати давать.
— Ни с кем не цапался, — говорю, — так, с женой (с матушкой, значит) самую малость. Но она сама виновата. Плохо мне подрясник погладила. Я ее и отчитал за это. Что, не надо было?
— Надо, надо. Но ты ж спать небось лег, а она пошла тебе подрясник стирать, да и встала рано утром, чтоб тебе его погладить, а ты еще сопел в кровати! Так? Неблагодарный ты, Дима, не буду говорить кто. Иди, мой хороший, и помирись с матушкой.
Вышел я из алтаря. Увидел матушку. Подошел, увидел ее заплаканные, чуть припухшие — то ли от слез, то ли от недосыпу — глаза, и так мне стыдно стало. Бухнулся я, как был, в полном литургийном облачении, на колени. Прижался к ней и говорю:
— Прости меня, котичка, прости!
А она мою голову руками обхватила, стоит плачет, а губы шепчут:
— И ты меня прости, пожалуйста!
Когда я вставал с колен, боковым зрением увидел отца Иоанна. Он улыбался. И когда я зашел в алтарь, то продолжал улыбаться:
— Молодец, Митя, настоящий мужик и священник. Никогда не стесняйся у родных прощения попросить. Если надо, то и на коленочки встань, «прежде примирись с ближним своим».
Я произнес слова молитвы «Царю Небесный. Утешителю, Душе истины…»!
Каждое слово будто окрыляло и воспаряло в небо. А на душе не «кошки скребли», а пели райские птицы.
«Потом все эти книги я сжег!»
Алексей Рыбников рассказал, чем закончилось его увлечение «мистическим миром».
Для неискушенного слушателя Рыбников — это «А-а, крокодилы- бегемоты, а-а, обезьяны-кашалоты…», «Затянулась бурой тиной гладь старинного пруда…», «Ты меня на рассвете разбудишь…»…
Для искушенного — это еще и выдающиеся симфонические произведения, и духовная музыка, в том числе масштабная и великая «Литургия оглашенных».
Рыбниковы жили в Москве в десятиметровой комнатке в коммуналке. Мама будущего композитора работала художником-дизайнером, папа был скрипачом. Одно из первых воспоминаний Алеши — три семейные иконы, висящие друг над другом на общей коммунальной кухне: образы Николая Чудотворца, Моления о Чаше, Казанской Божией Матери.
— Я родился в мир, где главным предметом были иконы, — вспоминает Алексей Львович. — Меня сразу же крестили. И совсем маленьким носили на руках, возили в колясочке в церковь. Вера в семье Рыбниковых была совершенно естественной частью жизни. Члены семьи регулярно ходили в церковь, обязательными были утренняя и вечерняя молитвы.
Композитор считает, что именно с молитвенного состояния начинается вера в Бога. Бабушка Алексея рассказывала внуку библейские сюжеты. Некоторые — про потоп, про народы Гога и Магога — пугали мальчика, впечатления были очень сильными. И Христа мама и бабушка представляли ребенку не как «сказочного персонажа», а как живого Человека, Сына Божия.
До подросткового возраста Рыбников и исповедовался, и причащался, а потом жизнь унесла в сторону. Вера, конечно, оставалась всегда, а вот церковная жизнь для Алексея на время прекратилась. В конце семидесятых, когда композитор вместе с единомышленниками создавал легендарную рок-оперу «Юнона и Авось», он вступил на совершенно другой путь — путь многих искушений. Погрузился в оккультную литературу, стал увлеченно изучать другие религии… Книги доставал в самиздате, от этого они казались еще более манящими, привлекательными. В начале восьмидесятых мистический мир, по словам Рыбникова, «обрушился» на него во всю мощь.
— Была реальная угроза погибнуть, потому что человек, ищущий свой духовный путь не в рамках Церкви, подвергается колоссальной опасности. Он может пойти не по тому пути и прийти к гибели. Потом все эти книги я сжег! Не просто подарил или выкинул, а именно сжег. Для меня это осталось далеко-далеко в прошлом.
Вера, заложенная в детстве, оказалась прочнее сиюминутных увлечений. В какой-то момент композитора снова потянуло к Церкви. Отразилось это и в творчестве. Рыбников начал писать музыку на тексты из молитвослова, на православные молитвы. А в 1983 году создал свою главную мистерию — «Литургия оглашенных». Писал, прекрасно понимая, что при советской власти произведение не будет исполнено никогда. Но это Алексею Львовичу было и не нужно: он работал для себя, без всяких договоров и без оплаты.
Тема веры стала определяющей во всем, что он делал.
«Эта чудесная находка меня настолько потрясла, что я стал ходить в церковь»
Член Иоанновской семьи Андрей Смирнов рассказал о том, как стал невольным участником удивительного исцеления от пьянства.
«Однажды, в 2014 году, придя домой в съемную московскую квартиру, мы наткнулись на своего соседа. Мы виделись с ним очень редко и мельком: двухметрового роста богатырь, состоятельный человек лет примерно 55, всегда импозантно одетый. А тут его невозможно было узнать. На лестничной площадке лежал бродяга с опухшим лицом и в грязной одеж де. Он не мог встать, настолько был нетрезв. Рядом с ним стояла полная сумка крепкого алкоголя, у человека явно был запой. Я нашел у него в кармане ключи, открыл дверь и втащил соседа в его квартиру.
А потом, не знаю, что меня сподвигло, вложил ему в эту сумку с бутылками маленькую иконку Иоанна Кронштадтского (я всегда ношу образ батюшки Иоанна с собой). И через несколько дней мы уехали отдыхать — сначала на Кипр, а с Кипра — на лето в родной Петербург.
Спустя несколько месяцев, мы отметили праздник первоверховных апостолов Петра и Павла в храме Св. великомученика Пантелеймона на Фонтанке. Выйдя со службы, мы с женой и дочкой случайно встретили нашего московского соседа Владимира тут же, на набережной Мойки! Были, конечно, изумлены и самой встречей, и его чудесным преображением.
Разговорились. Оказалось, Владимир едет в отпуск в монастырь на Соловки, а по пути решил посетить Петербург. Во-первых, потому, что очень любит этот город. А во-вторых, ему обязательно надо побывать в Иоанновском монастыре на Карповке, поблагодарить Иоанна Кронштадтского за случившееся чудо.
Спрашиваю: «Какое чудо?»
И он рассказал свою историю: «Я хоть и директор химического предприятия, но запойный пьяница. С женой развелись, дети выросли и разъехались, живу один в огромной квартире. Тоскливо, хотя вроде бы все в порядке, всем обеспечен, и с избытком. И вот этой весной я запил. Однажды во время этого запоя я пошел за выпивкой. Как вернулся — не помню. А утром проснулся и вместе с виски и водкой обнаружил в сумке… икону Иоанна Кронштадтского. Эта чудесная находка меня настолько потрясла, что с тех пор я стал ходить на службы в церковь, ездить по монастырям. И чем чаще это делал, тем меньше хотелось пить».
Вот как бывает. Иногда люди проходят по несколько реабилитаций — и все безуспешно. А тут реабилитацией стало воцерковление, которое началось с маленькой иконки Иоанна Кронштадтского!
Благодарим журнал «Фома» foma.ru за предоставленные материалы.
В статье использовано стоковое изображение от Depositphotos
